Я слышу его тяжелую поступь еще в коридоре. Щелчок входного замка, легкий морозный сквозняк, пробегающий холодными пальцами по моей неприкрытой ничем, кроме старой футболки, спине, заставляющий едва заметно вздрогнуть. Я сижу в той же позе, что он и оставил меня, уходя. На краю кровати, укутавшийсь по пояс в ватное одеяло и свесив ноги.
Веки мои полуприкрыты, но мне не нужно зрение, чтобы видеть его. Он кладет ключи на деревянную тумбу, дергает бегунок молнии вниз, расстегивая зимнюю куртку...
Я недвижим. Я давно вытер свои соленые щеки, и сейчас дышу ровно. И в этом тоже разберусь я сам. Как и во всем том, чего в очередной раз никому не рассказываю. Даже ему. После новой вспышки просто раскалывая ампулу прозиума...
Я не хочу, чтобы он видел мой эгоизм.
Я не хочу, чтобы он подходил ко мне ближе, потому что не уверен, что воображаемые ампулы с воображаемым прозиумом действительно удержат поток того, что я только что упорно душил минут двадцать.
Его шаги раздаются все ближе и он замирает у входа, оперевшись плечем на косяк. Смотрит на меня. Потирает ладонью шею, затраханный и озадаченный.
Наверное больше всего на свете я хочу уткнутся в эту шею носом, и почувствовать себя самым маленьким и глупым ребенком в его руках, способных выжечь мое сердцемозг насквозь.
И от этих мыслей мое самообладание попросту рушится, как карточный дом.
- Ремня или подзатыльник?
- Пожалуй, ремня.